САМЫЙ ГРОМКИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРАХ

Если, говоря о гибели Алчевского, все-таки попытаться провести аналогии с современностью, то можно вспомнить убийство Вадима Гетьмана (главы биржевого комитета украинской межбанковой валютной биржи) или посадку Михаила Ходорковского (совладельца и главы нефтяной компании «ЮКОС»).

Однако ни одно из этих насильственных отстранений от бизнеса не имело столь огромного и столь негативного влияния на экономику государства, как уход Алчевского. Его смерть чрезвычайно усугубила экономический кризис, свирепствовавший в то время в империи, и запустила сложный кризисный механизм, быстро приведший к экономическому упадку всего юга России. Упадок этот получил название «харьковский крах».

В российском же обществе «харьковский крах» и последовавшее за ним «харьковское дело» породило весьма любопытную дискуссию о том, может ли существовать бизнес без мошенничества. Дискуссия эта в СМИ продолжалась даже через два года после смерти Алчевского. Чем она закончилась, неизвестно. Однако совершенно очевидно, что вывод должен был быть примерно таким: «Если и может, то не у нас: не с нашим правительством и не с нашими чиновниками».


ВЛАСТЬ КАК ТОРМОЗ ПРОГРЕССА

К сожалению, Российская империя до октябрьского переворота так и не смогла построить цивилизованный европейский капитализм. В какой-то мере в силу объективных причин, но большей частью из-за извечных российских пороков: коррумпированности, лености, неповоротливости чиновников; ориентированности власти исключительно на собственное обогащение; почти полного отсутствия гражданских прав и свобод; экономики, в которую даже не пытались заложить социальную составляющую.

Достаточно вспомнить, что одним из основных источников пополнения российской казны в конце 19 века была государственная монополия на водку: народ попросту спаивали.

При этом более цивилизованные методы пополнения бюджета, например подоходный налог, в стране вообще отсутствовали. Почти не развивались металлургические предприятия Урала, сплошь находившиеся в собственности государства, дискуссия о возможности их приватизации затянулась на долгие годы.

В итоге, если в 1877 году Урал давал 16157000 пудов чугуна, а Донбасс 1596000, то уже к 1897-му соотношение изменилось: против 41180000 пудов Урала, Юг России дал 46349000 пудов чугуна, в первую очередь за счет появившихся там частных предприятий, в числе которых был и построенный Алексеем Алчевским завод ДЮМО.


СУДЬБА ПЕРВЫХ РОССИЙСКИХ КАПИТАЛИСТОВ

Российская власть к зарождавшейся касте капиталистов относилась настороженно, видя в них угрозу самодержавию и вообще сложившемуся укладу жизни. (Опасения эти вполне оправдывались, достаточно вспомнить о финансовой поддержке, которую оказывал социал-демократической оппозиции один из успешнейших предпринимателей того времени Савва Морозов).

Так что бизнесу не приходилось рассчитывать на поддержку государства, например создание нормальной системы кредитования бизнеса (государственный банк таких кредитов не давал, частные банки отсутствовали). Чиновники гораздо более были склонны поддержать какого-нибудь мелкого купчишку, который принесет им мзду. Зато первые бизнесмены вполне могли рассчитывать на то, что их объявят сумасшедшими (как Савву Морозова) или упекут в тюрьму за мошенничество (как Савву Мамонтова).

Вообще, параллели между судьбами Алексея Алчевского и обоих Савв напрашиваются сами собой.

Многие не верили, что 7 мая 1901 года Алчевский совершил самоубийство, а склонялись к тому, что Алексею Кирилловичу стало плохо и он просто упал под поезд, и даже, что это было убийство. В пользу последних версий говорит то, что Алчевского похоронили на кладбище по христианскому обычаю (как известно, самоубийц хоронили за кладбищенской оградой и без отпевания).

Спустя четыре года после гибели Алчевского — 26 мая 1905 года Савва Морозов был найден в гостиничном номере в Каннах мертвым, с простреленной грудью.

Согласно официальной версии Морозов покончил с собой, однако современники не исключали, что его могли убить, инсценировав самоубийство. Морозова также похоронили по христианскому обычаю.

Тезка Морозова Мамонтов в 1890‑х годах, как и Алчевский, для получения необходимых оборотных средств был вынужден прибегать к сомнительным с точки зрения закона финансовым операциям, в частности переводить деньги для объединения и реконструкции заводов со счетов других предприятий. В результате оказался на скамье подсудимых, а потом и в Таганской тюрьме.

Алчевского, как известно, от скамьи подсудимых спасла смерть: он тоже достаточно вольно обращался с финансами харьковских Торгового и Земельного банков (в первом он был акционером с третью акций, во втором директором), но расплатились за это позже его сотрудники.


ДО АХМЕТОВА АЛЧЕВСКИЙ НЕДОТЯГИВАЛ

Тем не менее, надо понимать, что Алчевский – это не Мамонтов и не Морозов. Если проводить аналогии с современностью, то Саввы – это, скорее, Пинчук с Ахметовым или Тарутой, а Алчевский — это предприниматель широко известный на узкой территории, ну типа Валентина Ландика или братьев Клюевых.

К тому же Мамонтов и Морозов стартовали не с бакалейной лавки, а с более чем солидных капиталов отцов. «Московская прописка» также выгодно отличала их от провинциала Алчевского.

Словом, выбиться «в большие люди» Алчевскому было куда труднее, однако когда это ему в определенной мере удалось, для Харькова он стал настоящей сенсацией.

К 1899 году, когда завод ДЮМО заработал на полную мощь, состояние Алчевского оценивалось в 30 млн. рублей. В центре Харькова стояли рядом здания двух его банков, соединенные подземным переходом. Он завтракал в Петербурге с министрами. Но... завтракать не значит быть своим. Власть всегда была готова показать зарвавшемуся капиталисту место под солнцем. Что однажды и сделала с Алчевским.


ГИБЕЛЬ АЛЧЕВСКОГО

Традиционная версия гибели Алексея Алчевского звучит так: «Пытаясь спастись от банкротства, он предпринял попытку получить правительственный заказ на рельсы для Донецко-Юрьевского металлургического общества, а также добиться в Министерстве финансов разрешения на выпуск облигаций на 8 млн р. под залог имущества принадлежавших ему предприятий.

В апреле 1901 г. он приехал в Петербург хлопотать через Особенную канцелярию по кредитной части о проведении задуманной им операции. Однако министр финансов С.Ю.Витте отказал Алчевскому в предоставлении заказа и не дал разрешения на выпуск облигаций, хотя Алчевский надеялся разместить их в Бельгии».

Это написал крупнейший отечественный исследователь дореволюционного бизнеса Б.В.Ананьич. Однако цитируя Ананьича, те, кто пишут об Алчевском, почему-то не упоминают о том, что, несмотря на завтраки с министрами, Алексей Кириллович и до этого не имел казенных заказов: государство не собиралось делиться барышами с чужаком. Так что было бы гораздо удивительнее, если бы Витте удовлетворил просьбу Алчевского.

Грянувший вслед за гибелью Алчевского кризис хоть и напугал правительство, однако выводов сделать, похоже, не заставил.

Неожиданно обанкротившимся банкам Алчевского был предоставлен государственный кредит. Зачем понадобилось спасать эти банки? Ответ прост: крупнейшим кредитором Алчевского и его проектов еще в 1880-х годах стала семья богатейших московских предпринимателей Рябушинских, вот им-то министр Витте и поспешил помочь вернуть свои деньги.


РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

Возведение Алексея Алчевского в конце 80-х годов прошлого века в ранг национального героя не совсем отвечало исторической действительности, а скорее, было ответом на социальный запрос – новой стране с новым экономическим строем нужны были новые легенды.

Определенную лепту в создание мифа об Алчевском внесли жители и власти города, который сейчас носит имя Алексея Кирилловича. Хотя надо понимать, что Алчевск для Алчевского был не более чем территорией присутствия его бизнеса, меценатской деятельностью здесь он почти не занимался, что же до просветительской деятельности его жены Христины Даниловны, то её также можно оценивать по-разному.

Вот, к примеру, точка зрения журналистов газеты «КоммерсантЪ»:

«Алчевские вели образ жизни, подобающий людям их круга. Дети увлекались науками и искусством, а для жены олигарха Христины Алчевской был организован достойный досуг. Она в молодости была увлечена народническими идеями и не изменила им даже после того, как ее муж стал банковским и металлургическим воротилой.

Чтобы жена ходила в народ с комфортом, Алексей Алчевский построил для нее школу, где Христина просвещала девочек и женщин. Правда, только по воскресеньям, чтобы оставалось время для дома и семьи. А по окончании каждого года Христина Алчевская выпускала изготовленный типографским способом «Отчет учительницы Алчевской о проделанной работе». Понятно, что ни одна обычная учительница в стране не могла позволить себе ничего подобного».

Впрочем, мы совсем не намерены подвергать сомнениям право Алчевска носить имя Алексея Кирилловича. Пусть носит на здоровье. И пусть стоят на его площадях памятники капиталисту Алчевскому, а общество и СМИ дискутируют на тему: возможен ли цивилизованный бизнес сегодня — спустя 110 лет со дня гибели Алчевского?..


Даниил Мусин